Рубрика: Литература

Юная компаньонка привередливой старухи приезжает в гостиницу, где случайно знакомится с аристократом Максимилианом, который после нескольких встреч делает девушке предложение, женится на ней и увозит ее в свое богатое поместье, знакомое ей прежде только по открыткам.

И здесь, в поместье Мэндерли, читатель и начинает понимать, что перед ним вовсе не женский роман, как вначале показалось, а превосходный триллер. «Ребекка» была экранизирована Хичкоком.

Ребекка — это имя первой жены Максимилиана. Очень красивой женщины. Ребекка погибла. Юная жена совершенно не похожа на нее, даже полная ее противоположность.

Героиня совсем еще девочка, она неловкая, нескладная, молчаливая, боится людей и особенно — экономку поместья, миссис Дэнверс. Героиня замечает все больше различий между собой и Ребеккой, видит, как замыкается в себе Максим и решает, что он уже успел пожалеть о быстрой женитьбе. Трудно соперничать с образом идеальной Ребекки, да и само поместье действует все более угнетающе…

«Ребекка» — это просторная и элегантная словесная конструкция, написанная талантливо и свободно. До последних строк сюжет не отпускает, он ближе к финалу становится настолько сильным и глубоким, с пронзительной грустью, что хочется плакать; и героям веришь, и всех их жалко, даже деспотичную миссис Дэнверс. Большое удовольствие получила, видя преображение главной героини.

Чего не хватает русской литературе современной — адекватного языка. Хвалят «Лавр» Водолазкина, за начитанность и древнерусский язык, отмечают Прилепина за остроактуальную политичность, но это все не то. Нынешняя проза нема и говорит языками давно не существующими.

Необходимо писать на том языке, на котором говоришь. Сочетать стремление к высокому, к глубокому, с той реальностью, в которой живешь. Повседневный язык — это жизненный сок, без него литература превращается в профанацию.

Из положительных примеров: мне нравится Михаил Веллер. Но его языку не хватает поэтичности. Татьяна Толстая пишет потрясающе — вот пример высококлассной русской прозы, правда Толстая человек другого поколения, а моему поколению требуется отыскать свой голос. И не выйти за грань, чтобы не превратить тексты в журналистику.

Начинаю думать, что лучший вариант — это небольшие истории, сказки лаконичные и остроумные. Так писал Дмитрий Горчев (такой близкий моей душе), хотя его многие и ругают, мол, совсем не писатель.

Я вижу будущее текста в интернете, а значит, нужно искать формат, который позволял бы писать для интернета литературу, а не материал для пабликов. Да только разве специально формат создается? Было бы содержание, а текст выплеснется в подходящую форму.

Одно время говорили, что за текстами ЖЖ будущее. Из недр живого журнала родилось немало писателей, которые потом публиковались.

Но я не нахожу среди них тех, кто смело взламывал бы существующее и делал новую литературу.

Есть достойные люди, не совершающие крышесносных открытий, а пишущие вполне талантливо, без претензии на гениальность. Я говорю о Дмитрии Горчеве, Ларе Галль.

Пока мои выводы такие, что писать нужно так, как говоришь, а еще лучше — так, как думаешь. И здесь, опять же, вопрос внутренней культуры, развитости человека пишущего.

Всему, что я написала про Лукошина прежде — не верьте! На самом деле, я просто завидую. Лукошин пишет потрясающе интересно, а еще у него очень живой, образный язык. Проблема только в том, что это язык журналиста, а не литератора.

И я вот Лукошина поддерживаю, что нельзя так, нельзя все эти красивые словечки, всю эту отдаленность от народа. Но, с другой стороны, что предлагает Лукошин? Пиво с продавщицами и ощущение мира, как волчьей стаи? Этого мне не нужно.

Проблема прозы Лукошина в типажности героев и ситуаций, комиксообразности его стиля. Вот есть персонаж, но он картонный, неживой и ничего за ним нет — пустота. И такая же пустота остается после прочтения.

Между тем Олег задает читателям очень серьезные вопросы о языке и современной литературе, о писателях. Я не могу перестать о них думать.

У меня небольшая иерархия уровней прозы имеется, мною же и составленная.

На первом уровне находится проза, целиком сотканная из повседневных сценок либо проза исповедальная и незрелая (этакий прием у психотерапевта, зачем-то опубликованный в виде книги).

На втором уровне — проза отстраненная, наблюдательная, несколько высокомерная. Писатель холодно описывает происходящее, но себя (в отличие от уровня первого) старается не выпячивать.

Третий уровень — уровень доверительных книг, но о нем мы сегодня говорить не будем, потому что такие книги пишут писатели, не имеющие иллюзий насчет несовершенства мира, а все-таки стремящиеся сеять «разумное, доброе, вечное», да и себя не превозносящие, а знающие о своих недостатках.

Олег Лукошин находится где-то между первым уровнем и вторым. Яростно бичует он героев, возмущающихся несправедливостью, ненавидящих людей, смеется над такими персонажами, но с горечью, как будто сам над собой смеется. А может, это просто уподобление нуждам рынка. Все же в текстах Лукошина я иронию вижу, не могу поверить, что он все пишет совершенно всерьез, оправдываю его; если же всерьез, то жаль.

Олег Лукошин, гордящийся своим пролетарским происхождением, грозящий уничтожить писателей как класс, пишущий живо и физиологично, порицающий Кубрика и презирающий интеллигентов — достоин небольшого обсуждения. Я и сама кое в чем с Лукошиным согласна, а потому никакого яду, только честный отзыв о том, как пишет этот человек, столь яростно отстаивающий точку зрения, что писательство — это очень стыдно.

Вот вроде бы Лукошина читать интересно. Пишет он весело, энергично, с размахом. Ничего не боится, сопли не размазывает, пишет, я так понимаю, для смелых пацанчиков, которым авторитеты не указ. Ну ок. Сила так сила. Кто-то так по жизни движется. Я ведь всего-то сказать хочу, что Лукошин — не писатель. Придумщик он. Вот так, как он пишет — это чистое фантазирование, креатифф. Придумщиков подобных много, с помощью их творений время можно убить, если скучно. Сергей Лукьяненко, например, тоже типичный придумщик.

У придумщиков хорошо получается продаваться за деньги. И они, я думаю, даже не слишком понимают разницу между хорошим текстом и обычной развлекухой. Здесь корень всех искаженных убеждений Лукошина. Это как в анекдоте: кто-то носит кирпичи, кто-то строит дом, а кто-то работает ради идеалов и потомков, причем со стороны кажется: все трое занимаются одной и той же работой. Так вот, придумщики — это те, кто носят кирпичи.

Лилианна Лунгина — переводчица, благодаря которой мы познакомились с Карлсоном и Пеппи, она переводила книги Сименона, Гамсуна, Виана.

Вся ее жизнь – детство в Германии, Палестине, Франции, а после возвращение в Советский союз, где Лунгина и осталась, — производит впечатление обширного полотна, где так понятно и доступно сводятся воедино многие картинки мозаики, объясняется многое из истории.

Из атмосферы свободы и творчества Лилианна перенеслась в мир единомыслия и одинаковости. Она была еще и еврейкой. И то, что она выросла в других условиях, дало ей возможность смотреть на все иначе.

Время было страшное, нервное. Молодость наших дедушек и бабушек, детство наших родителей.

Зоркий глаз Лилианны, как и положено всем талантливым писателям, подмечает детали, из которых можно составить представление о том, что происходило. Как же мне теперь понятны многие вещи о прошлом, которые мне никак не хотели объяснить!

На меня произвели большое впечатление описания всей этой атмосферы доносов, страха, запретов, того, как жили Лилианна Лунгина и ее друзья. Каждый третий КГБ-шник, рассказывает она в книге. А ведь эти люди до сих пор среди нас! Глядя на них, мы и не представляем каковы они, насколько они другие, как на них повлияло советское время (точнее, искалечило). И ведь страхи остались!

У меня не выходит из головы один вопрос, который задали Лилианне: «Как ваше поколение могло все это допустить? Мы бы не позволили!» И я вот думаю, виноваты ли те люди, был ли у них шанс все сделать по-другому? Окажись на их месте мы, все пошло бы так же?

Сборник «советов по правильной жизни» может принести неожиданную пользу, утешая от впустую потраченного времени. Например, никогда не покупать подобных книг. Например, отказаться от простых формул и секретов счастья.

«Книгу воина света» я так и не смогла дочитать до конца. Открывала на любой странице, читала несколько фраз и с огорчением книгу захлопывала.

В тот момент, когда творение Коэльо попало мне в руки, я и поняла, как вредна популярная псевдофилософия. Все слишком примитивно, оттого возникает уверенность, что написать «Книгу воина света» мог кто угодно. Хотелось бы знать, не стыдно ли было Коэльо выпускать эту книгу в свет.

Вы умеете шить? Считаете, что нет? Смотрите, сейчас я докажу вам, что вы говорите это просто из страха.

Вот книга Меган Николей «108 способов изменить футболку». Она о том, как из обычной футболки сшить что угодно.

Начинается все с легкого преображения: отрезания ворота или рукавов, небольших надрезов на старой или нелюбимой футболке, а заканчивается — созданием дизайнерских шикарных вещей.

Вот вы можете представить, что из футболок можно сшить даже платье на собственную свадьбу? Конечно, вариант для самых смелых.

«108 способов изменить футболку» — о культуре DIY — сделай это сам, переделай, попробуй, получи классный эффект и продолжай эксперименты уже без нас (если захочешь, пришли нам потом свои идеи или результаты).

Смотрите, перед вами футболка. Вы начинаете робко что-то делать с ней. Ткань проста и непритязательна. Вы можете разрезать ее поперек и перевязать разрез грубыми узлами. Вы можете сделать из футболки что угодно: топ, игривую майку, юбку, платье, кошелек или плед.

Постепенно вы понимаете, что речь не о футболке. А о вашем раскрепощении.

Вы видите, что футболка — это только повод. Ведь некоторые из экспериментов превращают футболку просто в ткань, из которой затем вырезается нужная выкройка. Теперь, понимая и испробовав это, вы готовы специально купить ткань, найти выкройку и сшить с нуля свое первое платье.

Однажды меня упрекнули за выбор женской литературы. Мужчина, почитав записи на блоге, сказал, что ничего из этого он ни за что не стал бы читать. Я писала о Коринне Хофман, Франсуазе Саган и Дафне Дю Морье.

Неожиданно меня задело.

Не станешь же оправдываться, рассказывая, что выросла на книгах Дюма, Жюль Верна и Хаггарда, упоминать о моей теперешней восхищенности книгами Сэлинджера, Чехова, Кортасара, Набокова, Лескова, Замятина, Сарояна, Геймана, Павича, Бернарда Шоу, Брэдбери и многих, многих других мужчин-писателей.

Почему-то считается, что литература написанная женщинами — по умолчанию не заслуживает особого внимания и второстепенна.

Что же, это мужской мир и таковы его пристрастия.

Что такое женская литература для меня?

Бульварные обложки, изображающие прекрасных красоток в объятиях полуголых мужчин? Пошловатые истории любви в стиле незабвенной «Санта-Барбары»?

Нет, нет и еще раз нет.

Помню, как впервые обнаружила, что женская литература — это совершенно, абсолютно другое. В моих руках был сборник рассказов Урсулы Ле Гуин. И там были истории женщин. Проникновенные и глубокие. Я вдруг почувствовала, как близко мне это и понятно. Словно после долгих дней пути по пустыне вдруг я вышла к источнику чистой, прохладной воды.

С тех пор именно о женщинах-писательницах мне важнее всего писать. Я получаю от их книг гораздо больше, чем из книг писателей-мужчин.

Я ни в коем разе не хочу принижать заслуг писателей-мужчин.

На мой взгляд, женщины-писательницы лучше понимают жизнь в том, что касается даже не столько женского взгляда на мир, но и более широкого спектра чувственно-эмоционального восприятия с точки зрения общечеловеческих гуманистических ценностей, а не сексуальности.

Женщины пишут не только об отношениях с мужчинами или о собственной внешности. Они рассказывают о взрослении, поиске себя в мире, о материнстве, о смысле жизни, о религиях, науках, космосе. Их круг интересов не ограничивается домашним очагом.

И больше всего я жалею о том, что мужчины не хотят читать этих книг. Писательницы раскрывают мир, близкий и понятный каждой женщине, но читатель мужчина сможет открыть новый мир для себя, если решится прочесть женскую книгу.