В прохладном Петергофе, с его золотыми скульптурами, крошечными проходными комнатками во дворце, скрытыми фонтанами, ровной газонной травой, близким морем, огражденном суровыми ветрами, прогулочными тропинками, где чинно озираясь, ходили туристы, под усыпляющий голос экскурсовода, я помню, как мне отчаянно не хватало чего-то, что уже ушло.
Это был май; я в свитере и в куртке; потом — прогулки по Невскому проспекту и пирожные в кондитерской, где хотелось скупить абсолютно все, но выбрала только одно; я не знала, что позже буду жить здесь, ходить пешком через мосты, через Василеостровский, по Петроградке, по Марсову полю, жить в коммуналках, быть экскурсоводом для случайных прохожих, бродить с промоченными ногами, смотреть на туристов, идти от почты с огромными посылками, бродить по Невскому; и ни разу, ни разу больше не зайти в то кафе и даже его не найти.
Я помню — я выбежала из Эрмитажа. Я задыхалась. Ноги меня не держали.
Мне было плохо.
Плохо от красоты.
Могла ли я знать, обычная девочка из провинциального города, что однажды окажусь здесь? Буду смотреть вживую на полотна Тициана, Рембрандта, Сезанна, Эль Греко, Винсента Ван Гога, Рубенса, Пабло Пикассо?
Быть может, это и милосердно — жить в безликих домах, смотреть только на серость и грязь по дороге домой и на работу, чем каждый день ходить по дворцу, украшенному шедеврами?
Чтобы не сойти с ума от навалившейся красоты и несоответствия ее и реальности.
Я даже не знаю, как жить, когда вокруг тебя одна только красота. Только неземные произведения Бетховена или силища эта, проявленная в виде знаменитых картин, или милосердное звучание хорошей поэзии.
Но когда я представляю себе рай, то понимаю, что не смогу выдержать его — весь сразу, целиком, только красоту.
Под наростами цинизма в людях иногда вспыхивают искорки дружелюбия, но тут же утихают, как будто эти люди стыдятся проявлений любви, доброты.
Я думаю, если бы ангел спустился с небес, люди бы его уничтожили. Вырвали бы ему крылья, обмазали лицо краской и громко бы смеялись.
Я не понимаю, я совсем не понимаю, почему так спокойны вокруг все эти люди, почему они так злы или несчастны, почему они могут говорить о чем угодно, но только не о самом главном, не о том единственном, о чем вообще стоит говорить?
Мы обманываем себя. Мы боимся той красоты, что — чистый свет, мы не готовы к ней, мы прячемся, чувствуя, что она способна уничтожить нас и, коснувшись, обязательно уничтожает.
Мы словно вампиры, блуждающие во тьме. Потому людям нравятся вампирские фильмы, именно потому.
Люди любят все то, что радует их самолюбие. И даже красоту — настоящую, чистую, звонкую — отбрасывают.
Создайте гениальный обман, волшебную иллюзию, чарующую неправду — и она будет вознаграждена. Это и есть то, чего жаждут люди — чудовищной лжи. Продайте им ее, и вы будете богаты.
Все наполовину. Все как на черновик.
Мы одряхлели. Наша цивилизация вытащила на свет и выбросила прочь все возможные смыслы. Ужасаясь тому, что ответов все нет, легче бежать обратно, под прикрытие уже отвергнутых идеологий, и дрожать там, зная, что спасения в них нет.
Смешно и страшно наблюдать, как люди отказываются думать, искать, как безропотно покоряются воле другого, более сильного.
Вы ходите в храм, но читали ли вы Евангелие?
Я помню майдан, когда все снова разделились по убеждениям, и это было страшно — не видеть в глазах и проблеска разума, только долбаное средневековье.
Средневековье. Вот где мы сейчас. Вот где мы всегда и были.
И пока вы сидите в теплых домах, ублажая свои тела вкусной едой и развлечениями, подумайте, подумайте хотя бы об одном — однажды этих тел не станет.
И ждем мы лета, а летом комары и мухи, и клещи, и ждем мы зимы, а зимой — холод и беспросветица.
Все время ждем, толкаемся, страдаем, бьемся, жаждем, мечтаем победить-таки эту жизнь!
Я помню. Я сидела в Эрмитаже и смотрела на картину. Я не помню картину, у меня устали ноги и кружилась голова. Я хотела на воздух, но жаль было уходить, ведь на второй билет денег нет. Ходили люди. Иностранцы щелкали фотоаппаратами. Экскурсоводы болтали. Картина была.
И эта картина — как образ того, что однажды было создано и теперь уже всегда есть. Что-то прекрасное есть всегда, что-то светлое. Оно не рвется к нам, оно просто есть. Оно есть.